Старость моя, радость моя

Он, старый, 80-летний ворчун, брюзга и нытик, храбрится и хорохорится, хотя еле ходит, хамит, хотя ежеминутно забывает, о чем речь, он неистощим на едкие шуточки и прегорькую иронию, — Норман. Она, неисправимая оптимистка, снующее туда-сюда солнышко, способна за минуту убрать дом и приготовить обед, подруга гагар на Золотом озере и опытная сборщица земляники, не особенно моложе мужа, — Этель. Жили-были дед да баба...

— Как тебя, ч-ч-черт... — забыв имя изображенного на фотографии, злится он, ударяет по ней рукой, сидя на стуле так, как сидят старики, которым трудно ходить, — не шевеля ногами, крепко и надолго, с этими покатыми плечами... Олег Басилашвили в роли Нормана. За одну эту реплику, за появление на сцене — аплодисменты. Раздается грохот.

— Кто-то стучит! Где ты была?

— В лесу!

— В ле-су? Что ты там делала?

— Гуляла! Ты не представляешь, все цветет, ма-а-аленькие... кро-о-ошечные... птички.

Легендарные интонации Алисы Бруновны. И вот появляется она, — живая, до сих пор стильная старушка... Аплодисменты.

— Я встретила в лесу пару...

— Пару пней?

— Нет, динозавров. Встретила пару, они, как мы, среднего возраста...

— Среднего возраста?! Мы старые! Ты старая... (надо видеть, как оскорбленно она смотрит на мужа!) А я древний.

 

Так они и живут, старая и древний. На лето они приехали в старый дом на берегу Золотого озера, где дремлют лодки и куда по утрам прилетают гагары. Специально для нас, для тех, кто помнит наизусть «Служебный роман»: убираясь, Этель заодно протирает от пыли телефонную трубку, и уже эта смелая цитата, понятная только нам с вами, вызывает восторг.

 

У этих старосветских помещиков английского разлива (пьеса Э.Томпсона, постановка Андрея Прикотенко) есть дочь Челси (Варвара Владимирова, дочь Алисы Бруновны). Этель она называет мамой, а отца по имени; ей уже 42, а она не может забыть детство, когда отец считал ее неудачницей, подавлял ее и требовал (например, в спортивном плавании) того, на что она была не способна. В этот дом она приезжает и снова становится 14-летней девочкой, полной обид и комплексов, и с отцом отношения натянутые как струна... Но теперь она приезжает со своим новым «дружком» и его сыном-подростком Билли. Что за трепетный момент, когда Этель просит Нормана согласиться, чтобы мальчик остался у них на месяц! «Ну... пускай останется...» И Этель благодарна ему за это «да»! «Ты милейший человек в мире! И я единственная, кто это знает».

 

Старик привязывается к пацану как к родному внуку и расцветает, хотя до того его любимой темой для разговора были напоминания окружающим, что он скоро концы отдаст. Ему все не так, он ворчит и бурчит, и евреи ему, конечно, не угодили: «Новый дружок Челси дантист? Значит, еврей. Еще не видел ни одного дантиста нееврея». — «Твой брат был дантист». — «Но мой брат умер!» — «Его зовут Рей, разве это еврейское имя? Билл Рей». — «Билл Рей — ев-рей».

 

Но она! Алиса Фрейндлих создала удивительный характер. Это женщина вся — свет, вся — Золотое озеро, вся — любовь. Она борется с трудностями, не замечая их, она подтрунивает над Норманом, и его бурчание утихает, она решает семейные конфликты, не меняя интонации. Есть такие светлые люди, и дай бог каждому связать с таким судьбу. Норману плохо с сердцем, закатываются глаза, смерть зрима и рядом. Этель сует ему нитроглицерин и тем же голосом, теми же интонациями, что здоровается по утрам с гагарами, говорит: «Боже, не забирай его у меня, он тебе не нужен! Оставь его мне!» Отлегло. Нитроглицерин помог. И эта реплика Этель: «Господи, как же люблю тебя», — в ней вместе прожитая жизнь, понимание и прощение, тяжелые годы и радостные, ребенок, дни и ночи, в ней свет вечности, который соединяет жизнь и смерть; но смерть только пусть не сейчас, пусть еще... потом... Это любовь, для которой мало само это слово.

 

Эти двое встают и поворачиваются к окну, которое разрастается во всю стену и крышу (потрясающее технично-художественное оформление П.Окунева и О.Шаишмелашвили — видеопроекция на окно и стены с использованием живописных работ Эндрю Ньюэлла Уайта). Фигуры стариков как будто отделяются от пола и удаляются в перспективу, превращаясь в играющих детей, а после все заливает охра и перламутр Золотого озера. Весь огромный, переполненный зал Театра сатиры аплодирует стоя. Это самое малое, чем мы благодарим.