Как выглядят вузы австралии.
Неожиданное укрощение
Во всех оценках постановок пьес Шекспира (удачных, ярких, значительных) слова "по-новому" повторяются с незапамятных времен. И тем не менее приходится все-таки настаивать: спектакль "Укрощение строптивой" Ленинградского театра имени Ленсовета, который мы увидели на его гастролях в Москве, в чем-то действительно новое слово. Во всяком случае, великая комедия прозвучала на этот раз непривычно и неожиданно.
Условно выражаясь, спектакль этот можно было бы назвать "молодежным", что в большей мере относится к самому его духу, к трактовке пьесы, чем к актерскому составу. Этому придано особое повышенное значение, это подчеркнуто и укрупнено за счет многого. Такая трактовка заостряется настолько, что спектакль становится в некотором роде созвучен постановкам современных "пьес о молодежи".
Это интересно. Талантливо. Здесь утверждается право на почтительно-ироническую травестийность в прочтении великого подлинника (почтительную — от глубокого уважения; ироническую — по отношению к школьническому трепету, внушенному нам с младых ногтей и подчас мешающему понимать истинное величие). Здесь же и источник повышенной эксцентричности главных героев.
В театре стало своего рода традицией: "не верить" или, во всяком случае, уж никак не до конца "верить", что строптивость, резкость, грубиянство определяют сущность Катарины. И, соответственно, искать по контрасту, скрытую за Катариной-задирой, Катариной-злюкой иную — душу чуткую и добрую, Катарину тихую и уютную. А вот А.Фрейндлих, насколько я могу судить, именно "поверила", что Катарина такова, какой предстает, какой будто бы только кажется или хочет казаться. Но какова же? Бой-баба, взлютовавшая на мужчин? Избалованная девица, засидевшаяся в невестах из-за жуткого характера? Нет, все не то.
У А.Фрейндлих Катарина, девушка с пробуждающейся женственностью, еще слита, еще не отделилась от вчерашней девчонки- подростка, сорванца и бесенка. Словом, кипяток, который, естественно, и не может, просто неспособен не ошпарить, а она в придачу еще и хочет ошпарить. И когда, как расшалившийся тигренок, восторженно треплющий украденную куклу, измывается над бедной Бьянкой (которую, однако, вам почему-то нисколько не жалко), и когда, как вихрь, налетает на Петруччо. И вместе с тем весь рисунок роли настолько тонок и поэтичен, так органически изящен, что все это приобретает не злой, хотя фортели она выкидывает один злее другого, а какой-то весело-бесшабашный смысл, которого словами-то, пожалуй, еще и не определишь. И игра Фрейндлих так увлекает, что как-то невольно тянешься именно за этой ее Катариной — бесовкой, сорвиголовой.
Актриса — и это, вообще говоря, тоже не очень привычно для нашего зрителя,- создает образ не "по кускам" роли, постепенно, идя по восходящей и накапливая и расширяя характеристику от сцены к сцене, от эпизода к эпизоду, от выхода к выходу, а сразу. Ее Катарина оказывается каким-то чудом сразу нам понятна вся, словно мы застаем ее прямо где-то в середине спектакля.
Мы не то что бы тут же улавливаем все стороны ее характера, а сразу схватываем всю его яркость, необычность, оригинальность. И здесь, конечно, помимо всего прочего, сказывается мастерство не только исключительно высокое, но и совершенно самобытное.
В изяществе Катарины Фрейндлих есть одна совершенно особая черта — некая требовательность. И проступает она настолько явственно, что возникает ощущение: каким бы молодцом, настоящим мужчиной, каким бы лихим укротителем и красавцем ни был Петруччо, а не будь он притом еще и так изящен, как у Л.Баркова, не видать бы ему Катарины, как своих ушей.
А у Д.Баркова Петруччо не просто необычайно легок, пластичен. Он при всей своей удалой солдатской размашистости, зычности еще и внутренне артистичен. Так что и весь его поединок с Катариной, и само ее укрощение — это, прежде всего игра. Которой он сразу же загорается, в которую кидается с веселым азартом. И не столько даже потому, что задето его мужское самолюбие, а скорее потому, что задета вот эта артистическая жилка, заговорила потребность в игре: потому что грош ему в собственных глазах цена, если он эту девчонку, мало того что обуздает, выбьет из нее дурь, сделает шелковой, а еще и не закружит ей голову, не увлечет, не привяжет к себе:
Именно этот актерский дуэт в первую очередь и побеждает, и задает тон всему спектаклю, самому по себе, чисто постановочно, по-моему, не очень сильному и по режиссуре не так, чтобы уж особенно оригинальному. Очень жаль, что обращение к стилистике и технике мюзикла получает такую слабую поддержку и в музыкальном оформлении.
Как правило, пишущие о постановках "Укрощения строптивой", задумываются о будущем Катарины и Петруччо. Мы же загадывать его решительно отказываемся. Памятуя, что им всегда останется столько же лет, сколько в день их первой встречи. Потому что ведь, в сущности, не дети Баптисты из Падуи и некоего в бозе почившего дворянина из Вероны, до которого нам решительно нет никакого дела, а любимые чада бога театра всех времен и народов — Шекспира.
В спектакле театра имени Ленсовета мы их увидели именно такими.
"Советская культура" 16 октяюря 1971 г.
