лагерь на море. Лучшие заживляющие мази для лечения трофических язв phlebolog.com.
Две роли Алисы Фрейндлих
Обычно, когда выбирают программы творческого вечера, заботятся о том, чтобы выступающий был представлен предельно разнообразно. И в драме, и в комедии, и, если это доступно актеру, — в пении и танце. Стараются не забыть наиболее интересные прежние работы, удивить чем-то из неизвестного домашнего репертуара для друзей (у актера почти всегда есть такой), использовать выгодные кинокадры. На своем вечере в Центральном Доме актера Алиса Фрейндлих выступила лишь в двух новых ролях, сыграв вместе со своими постоянными партнерами по театру имени Ленсовета первый акт из спектакля "Ковалева из провинции", первый акт и сцену из "Дульсинеи тобосской". Но она была разнообразной, как дано быть разнообразной Алисе Фрейндлих, которая умеет играть драму и комедию, петь и танцевать. Двух ролей оказалось достаточно, чтобы показать, в какую духовную глубину проникает искусство актрисы и как оно при этом виртуозно.
Героини Фрейндлих, кем бы они ни были, всегда оставляют далеко за собой самых умных, сильных и независимых мужчин, ибо, в конце концов, эти женщины всегда оказываются тоньше, отважнее и свободнее их. И Таня в "Тане", и Гелена в "Варшавской мелодии", и Лика в "Моем бедном Марате", и Щеголева в "Человеке со стороны". Персонажи Фрейндлих существуют, так сказать, к чести и прославлению женской половины рода человеческого.
У них всегда есть что-нибудь про запас для самозащиты. Нередко это ирония, которой они умеют обезоружить не только партнера, но и свое собственное несчастье, ошибку или горестное настроение. Этой иронией, обращенной на саму себя, была сильна и судья Ковалева Алисы Фрейндлих из пьесы И.Дворецкого.
Пьеса эта написана отчасти на модную тему: портрет современной женщины, талантливой в работе и неудачливой в любви. Сколько уже есть этих портретов в литературе, в спектаклях, в кинофильмах! Недавно в фильме "Старые стены" такая женщина — директор фабрики — мечтала купить себе несколько париков: каждый к цвету платья, но вздыхала, что ей этого нельзя по занимаемой должности. Деловое и женственное откровенно сталкивались. Но Фрейндлих уверяет, что не в этом суть. В сцене, когда Ковалева одобряет брючный костюм своей секретарши и тут же резко запрещает ей являться в нем на работу, в исполнении актрисы нет ничего драматического. Для нее беда подобной самостоятельной женщины состоит в другом. Она в потере непосредственности, в наличии постоянного иронического взгляда на себя и свои поступки со стороны. Ее Ковалева не боится сплетен, не боится романа, она громко кричит о своем праве на личную жизнь, просто задыхается от крика, но тут же относится ко всему этому иронически. Фрейндлих играет примелькавшуюся ситуацию жалкого романа с несвободным мужчиной так, что она становится психологически занимательной.
Так же по-своему Фрейндлих работает в модном жанре мюзикла. Он нужен ей не для того, чтобы продемонстрировать свое великолепное умение петь и танцевать, а для того, чтобы, выйдя из игровой сцены с микрофоном в руках, подчеркнуть суть происходящего.
На творческом вечере была показана ее новая роль в этом жанре — Альдонса из "Дульсинеи Тобосской" А.Володина. Две песенки Альдонсы как бы отражали ее путь к самосознанию. В первой (" у пастушки — пастух, у пеструшки — петух, у козлицы — козел, у ослицы — осел, только я, только я — одинокая") рядом с огромным чувством юмора была злость одиночества Альдонсы. Злость рождала энергию: Альдонса дралась и швыряла туфли в жениха и в родителей. А обретя веру в себя, она превращалась из сердитой простушки в обольстительную Дульсинею. И тогда звучала вторая песенка. В ней открывалась тоска по благородным рыцарским чувствам, которые почему-то утратили мужчины. Эту песенку Фрейндлих пела то с вызовом, то с замирающей нежностью. Ее гибкий голос то звучал резко, почти как крик, то слетал, как едва уловимое дыхание. И в этой неожиданной перемене более всего выражалась вся Алиса Фрейндлих с ее любовью к переходам от быта к исповеди, от общения с партнерами к монологу, от прозаического языка к поэтическому, от драматической игры к эстрадному пению и танцу. Такова уж она — то дерзкая и угловатая, то нежная и женственная. И на своем творческом вечере, радуя присутствующих, она и оставалась такой, как всегда, такой, какой она есть.
"Театр" № 8 — 1974 г.
