Велотренажеры цены "Sportcity74 Екатеринбург". Риэлтор как стать риэлтором.
Двадцать минут с Алисой Фрейндлих
Мы даже не подозреваем, как они устают. Насколько изматывают перелеты, часовые пояса, концерты — по два в день. И это непрерывный, непрекращающийся стук в гримерную: "Алиса Бруновна, можно на минуточку? У нас просьба: выступить..., дать автограф, интервью...".
Антрактов у них не бывает. Когда объявляют перерыв для зрителей, у актеров наступает особая жизнь. Отказывать трудно, а поговорить хочет каждый. Те двадцать минут, которые уделила нам н.а. СССР Алиса Фрейндлих, были "вынуты" из ее отдыха. Только что кончился концерт. Он шел больше запланированного, и до следующего оставалось всего полчаса. Усталость ее была неимоверной.
- Недавно создано общество по изучению творчества Андрея Тарковского. Как вы оцениваете его появление?
- К сожалению, я еще не успела встретиться с теми, кто организует это общество. Но сама идея создания кажется мне очень благородной. Мы слишком мало знаем о своих выдающихся творческих людях. Как-то странно мы так устроены, что при жизни их не очень ими интересуемся, а как только человек ушел в мир иной, начинаем испытывать муки совести и "догонять" тем более, что Тарковский никогда не был по-настоящему обласкан и обогрет при жизни. Ему все время приходилось что-то преодолевать. На это уходило больше сил, чем на творчество. Наверное, он больше сумел бы сделать.
Кроме "Сталкера", я не снималась ни в одной из его картин, да и там роль моя невелика. Единственное — не было бы счастья, да несчастье помогло. Эта картина, мои, во всяком случае, эпизоды, снимались дважды. Тарковский получил "кодак" новой марки, а лаборатория то ли не дала себе труд изучить, как проявляется пленка, то ли не получила достаточных инструкций — в итоге 500 метров (значительная часть картины) были загублены. Поэтому я снялась в своей роли дважды: один раз в "брак", во второй — через полтора года. Он немного переделал сценарий, собрался с силами, пережив эту беду, которая действительно была настоящей бедой для него, и стал снимать картину снова.
- Второй вариант "Сталкера" существенно отличался от первого?
- Я думаю, моя роль не изменилась нисколько. Сколько было эпизодов, как они были осмыслены, — все так и осталось. И вся картина была, по-моему, осмыслена также. Он позволил себе большую протяженность, получилось две серии. В первом варианте, односерийном, литературная основа — "Пикник на обочине" Стругацких — была сжата очень сильно, много пришлось изъять. Когда же ему разрешили делать две серии, видимо, во исполнение моральных потерь, вызванных ляпсусом с пленкой, он более полно отразил литературный материал.
- Тарковский больше никогда не приглашал вас?
- Нет, но в интервью и на встречах со зрителями говорил, что хотел бы снять "Идиота". На роль Настасьи Филипповны, на пробы, он собирался пригласить несколько актрис. Было названо и мое имя. А до "Сталкера" он приглашал меня сняться в "Зеркале", в той небольшой, но очень емкой роли Лизы, которую сыграла потом Алла Демидова. Помешали дальние гастроли. Было лето, и вырваться — никакой возможности. Потом очень жалела. "Зеркало" — мой любимый фильм у Тарковского.
- Вы прожили в Ленинграде всю жизнь. Застали эпоху начала 60-х, Ленинград Ахматовой и молодого Бродского. Сильно ли изменилась культурная ситуация за последнее время? Раздаются голоса, что город теряет свое значение второй культурной столицы. Это выхолащивание интеллектуальной жизни происходит искусственно:
- Да, и мне кажется, что недобрую роль сыграл в этом наш прежний первый секретарь Романов. У него была нулевая заинтересованность в искусстве, просто очень низкий интеллектуальный уровень как у человека. Достаточно вспомнить его приказ, запрещающий ленинградскому ТВ показывать собак и Юрского. Он не любил животных (в городе было запрещено их держать), и в одном приказе объединить актера и собак — вы понимаете, что за уровень??! На моей памяти он ни разу не посетил ни одного театра в Ленинграде. Смотрел, говорят, телевизор только с пяти до семи вечера. Я не хочу сказать, что все работники нашего партийного и советского аппарата на таком же уровне, но романов оставил слишком заметный след за собой. Сейчас идет попытка возродить культурные традиции, но еще очень много людей прежней "закалки", воспитанных своим прежним лидером. Они, как гири на башмаках, тормозят этот процесс.
В Ленинграде было гораздо больше запретов на пьесы, чем в других городах страны. Пьесы Александра Володина — наша гордость, лучший драматург — шли в Москве и совершенно не шли в Ленинграде (исключение — "Пять вечеров"). В результате Володин как драматург покинул театр и ушел в кинематограф. Фильмы по его сценариям снимались тоже в Москве — там было "можно".
- На вас такое отношение к культуре как-то отражалось? Были ли случаи, что вы репетировали спектакль, а потом его запрещали?
- Да, такие случаи были. Однажды, когда в театре им. Ленсовета мы выпускали спектакль "Люди и страсти" по произведениям немецких классиков, пришла очередная комиссия принимать его — из обкома, из управления культуры. Среди замечаний режиссеру было и такое: "Не может ли Фрейндлих играть Марию-Антуанетту похуже, потому что нельзя, чтобы зритель жалел королеву, которую казнит революция".
- За время работы в театре замечали ли вы изменения в зрительской аудитории, в ее настроении, в том, что ждут люди от спектакля?
- Зритель менялся несколько раз, и отношение к театру менялось тоже. Были периоды бурного интереса. Потом, когда ТВ набрало силу, интерес этот упал. Театру даже предрекали гибель. Но ТВ не оправдало зрительских надежд. Оно уселось где-то между театром и кино, а что получается, если сядешь между двумя стульями, известно. Когда ТВ вязло все-таки курс на кино и стало делать телефильмы, интерес снова угас, но, как видите, не окончательно. Сейчас, мне кажется, театр еще недостаточно готов дать зрителю то, что тот ждет. Театр — искусство вторичное. Нужно, чтобы драматург сначала написал пьесу, способную удовлетворить, а драматурги пока не торопятся. Может быть, надо, чтобы время "отстоялось". А полоса современной "черной драматургии" мне, например, не очень нравится. В театре должно быть как в храме: обязательны свет, окно, мечта.
- "Черная драматургия" — это Петрушевская?
- Петрушевская как раз не совсем. Прежде всего Кургатников, Злотников, в какой-то мере Мережко, Галин, Петрушевская, в общем-то, тоже: Разумовская. Они хорошие драматурги. Но та беспросветность, в которой мы жили до апреля 1985, как раз и выразилась в их пьесах. Но театр — искусство, нуждающееся в просветах, обязательно. Зритель уходит с таких пьес неудовлетворенный. Газетная статья сегодня в большей степени может озадачить.
- Есть уже пьесы "о современности", которые вам интересны?
- Пока нет.
- В театральном вы учились на курсе Б.В.Зона, прославленного учителя Кадочникова, Шарко, Поповой. Что дало вам общение с ним? Какие главные уроки вынесли вы из института?
- Зон — человек, который владел профессией, методом, ремеслом в высоком смысле слова, владел необыкновенно. И это он пытался привить своим ученикам. У него были и талантливые, и просто способные ученики — все они отличаются владением профессией и никогда ниже определенного уровня не опускаются, даже если им бог не вдохнул свою искру. Они всегда высокие профессионалы. Чем отличаются безумно от очень многих последних выпусков, где руководители курсов — параллельно худруки театров. У них просто не хватает времени. Зон же проводил с нами не только все уроки мастерства и профессиональные занятия. Он курировал все побочные дисциплины. Контролировал речь, движение, танец, ритмику. Даже дисциплины общеобразовательные старался поставить на службу самому главному и важному. Этим он отличался от многих. Зон был очень интересной личностью, необыкновенно знающим, умным человеком, с ним было просто интересно общаться. Наш курс встречается каждые пять лет, люди приезжают специально из других городов. Встречаемся — и чувствуем себя студентами в этот момент. Сохранились любительские пленки тех лет. Зон заставлял нас вести дневнички — мы по очереди привозим их на встречи, кто что отыщет, читаем их с наслаждением. Некоторые стали педагогами, кто-то ушел в Ленконцерт, стал чтецом. Зон следил за всеми сопутствующими дисциплинами, и это очень помогло нам в дальнейшем, даже на выборе работы сказалось.
- Вы начали петь еще в институте, и с успехом поете сегодня. Но когда вас спросили, не хотите ли вы выступать на эстраде, ответ был жесток: "всякого рода дилетантизм — вещь опасная". Выступая в Петропавловске, вы, тем не менее, поете.
- Романсовая форма немножко другая. Она больше принадлежит драматургии, чем мелодии. Романсы иногда даже трудно отличить друг от друга, они очень просты по мелодической структуре и потому не требуют специальной вокальной подготовки, но больше смысловой и эмоциональной, что уже близко моей непосредственной профессии.
- Да, в прошлом веке их пели все подряд, даже вовсе без способностей. А вам — сам бог велел. В другом интервью вы говорили, что семья, быт постоянно уводят в сторону, женщина теряет личностную остроту восприятия, из-за чего перестает быть актрисой. Театр требует полной самоотдачи, его нельзя делить. Ощущаете вы справедливость этих слов на себе?
- Ощущая. Стараюсь по возможности обеспечить себя помощниками. Дочь стала уже взрослой и помогает. Но вы знаете, как это трудно в наше время, многое приходится нести на себе, и я чувствую, уводит в сторону. Очень многое замыслов, которые я не в состоянии осуществить.
- Это ощущается до сих пор, когда вы уже достигли, казалось бы, всего, о чем может мечтать актриса?
- Никогда не было так трудно, как сейчас. Успех только наращивает количество обязанностей. Я, конечно, никогда не позволяла себе расслабляться на сцене — педагог запрещал. Но чем больше зрительского внимания, тем больше требовательности и чувства ответственности.
- То, что мы разговариваем во время вашего антракта, лишая вас тем самым отдыха между концертами, — тоже бремя славы. У вас так часто брали интервью, что спросили, наверное, уже обо всем. И все же есть, наверное, вопрос, который ни разу не задали, но самой хотелось бы об этом сказать.
- Я боюсь, что не успею (смотрит на часы). Никогда не спрашивали: обидно ли нам, актерам, что наш труд не считается уникальным? Я об этом хотела бы сказать. Любая творческая профессия требует тех же нервных затрат, что и актерская. Но никогда не учитывается, что актер сам для себя является инструментом. Даже музыкант пользуется виолончелью или гитарой. Актер же сам для себя является инструментом. Это никогда не учитывается. Мне кажется, что это досадный просчет нашего времени, а может быть, и всех времен, не знаю. Думаю, что когда-то относились к нашей профессии более уважительно и бережно.
Спасибо, вы задавали не самые банальные вопросы.
- Вы отвечали замечательно.
Через две минуты начинался очередной концерт. Зал, как обычно, был полон. Зрители пришли выразить свою любовь Актрисе. В этом проявилось их уважение.
автор А.Мокроусов
"Камчатская правда" 24 июля 1988 г.
