Дорожный посох веры
Зрительный зал еще отделен от сцены занавесом. Залитый волнами света, он благоухает и пестрит, как большой цветник, шелестит программками. Но это еще не праздник, а только его ожидание. Сейчас мы встретимся с шекспировскими Ромео и Джульеттой.
Отталкиваясь от прочитанного, каждый из нас создает свой образ героя или героини. Расстаться с этим образом порой бывает очень нелегко. Вот почему так сложны и нередко рискованны экранизации и постановки известных произведений. Зритель похож на скупца, который цепко держится за свое сокровище. Это понятно. Ведь в данном случае он сам автор, по заданному самим собой образу и подобию сотворил свой идеал.
Но с какой благодарной легкостью, с какой охотой зрители сдались на милость Джульетты — Фрейндлих! Такая, совершенно такая, какой рисовалась в самом взыскательном воображении, и все же — неизмеримо богаче внутренней своей жизнью, тоньше, прелестнее. И как это было отрадно, что не один человек, но весь зрительный зал находился в состоянии легкой эйфории, того светлого опьянения, которое зовется чувством театра.
Удивительная и удивляющая, ожиданно — неожиданная Джульетта — Фрейндлих держит и Ромео и зрителя в томительно-радостном ожидании открытий. Она открывает нам мир окрыляющей влюбленности силой взлета чувств и высоких откровений, своей любовью сплавляет воедино все то прекрасное, что завоевано человечеством.
Предел положен жизни, но не силе духа.
Джульетта — Фрейндлих подводит нас к самой черте предела, к той самой, когда любовь уже становится символом, а смерть не безумным горестным итогом, но утверждением святыни, воздвигнутой в сердце.
И гибелью свой Джульетты Фрейндлих утверждает жизнь, непреложность ценностей духовных, сообщает людям согревающий заряд веры в человеческую верность и цельность. Героиня ее, обращаясь не к нему, а к сердцу зрителя, доносит до нас не средневековые страсти, но горячее, сиюминутное, трепещущее чувство, находящее отклик в каждом.
Дар Алисы Фрейндлих — дар поэтического свойства. Сюда входят умение увидеть предмет, явление, преломляя его через призму своей индивидуальности, через свое взволнованное "Я", порой оттолкнувшись от внешнего, до тонкости постичь внутреннюю суть; дар вдохновенной импровизации, высокий взлет, острота и свежесть чувств.
Иной раз смотришь на сцену и наслаждаешься мастерством актера, точностью нюансировки, филигранной отделкой деталей. Наслаждаешься, отдаешь актеру должное, но ни на минуту не забываешь, что это игра. Алиса Фрейндлих дарит зрителю драгоценное чувство приобщения к искусству в той его стадии эмоционального взлета, когда оно не просто талантливое отражение мысли, но и сама жизнь со всей ее поэзией и прозой. Всегда ею, как актрисой, движет не желание скопировать или опоэтизировать явление, но необходимость разделить со своей героиней ее судьбу и взять на себя ее ношу, какой бы тяжелой и непосильной она ни оказалась.
И вот загадка. В совершенстве владея даром перевоплощения, Фрейндлих никогда, ни в одной роли не утрачивает собственной многозначности и неповторимости. Роли ее же ее очень разного плана и играет она много.
В галерее образов, созданных актрисой, — Геля из "Варшавской мелодии". Есть в ее Геле и ироничность, и некоторая толика цинизма, и известный практицизм современного человека. Но, полюбив, она перед большим чувством становится беззащитной. И верность, и жизненная сила, и умение без корысти и оглядки принести себя в дар, возвыситься над обыденностью с ее тысячью мелочей — все это уже становится достоянием не только Гели — почти девочки, но и умудренной жизненным опытом женщины. Открытость и незащищенность присущи Геле-студентке, и Геле-певице, и на миг даже стареющей Гелене в момент ее последней встречи с Виктором. Порывисто вскинулись руки, словно желая обнять, и тотчас бессильно повисли — усталый, почти раздраженный, отпускающий жест.
Кажется, все понятно, подытожено и чувства смотаны в клубок, но: конец его нити оказывается в руках у зрителя, и она, как нить Ариадны, снова ведет нас в мир любви, и мы снова утверждаемся в своем лучшем.
Любовь к искусству, к своим героям, к зрителю. Материнское чувство к зрителю — это слова самой Алисы Фрейндлих. Для нее это чувство той высокой ответственности, когда она не имеет права отпустить человека, не обогатив его духовно, не вдохнув в него творческую тревогу — неизменную спутницу поисков. Отблеск своего таланта, своей веры в торжество духа и справедливости — вот дорожный посох, который дает она зрителю.
В одном из служебных коридоров Театра имени Ленсовета к стенду прикноплен лист бумаги, где исполнительнице роли Элизы Дулиттл — Алисе Фрейндлих руководством театра объявлена благодарность за участие в спектакле "Пигмалион", прошедшем в трехсотый раз. Стоя здесь, я думала о том, что и на триста первом и на триста десятом спектакле Алиса Фрейндлих подарит залу очарование и остроту впечатления первой встречи, и за кажущейся легкостью того, что происходит на сцене, зритель даже не почувствует, как это трудно — даровать радость первой встречи.
Кажется мне, что в этом актрисе помогает та свежесть, та поистине детская непосредственность восприятия мира, которые заложены в ней. И это совсем не противоречит серьезности и глубине ее ролей и ее творчества.
Театральный сезон в разгаре. И уже делает в Театре Ленсовета свои первые шаги вместе с Карлсоном, который живет на крыше, Малыш — Алиса Фрейндлих.
Сейчас театр работает над спектаклем "Преступление и наказание" Достоевского, где Фрейндлих играет Катерину Ивановну.
Новые роли, новые открытия, поиски — словом все, что зовется творчеством.
автор Л.Смирнова
"Театральная жизнь" № 2 — 1970 г.
