Смотрите информацию рапэ купить на нашем сайте. https://www.stendart.ru изготовление выставочных стендов на заказ.
Алиса Фрейндлих: «Наверное, я неправильная бабушка»
Свой 75-летний юбилей отметит Алиса Фрейндлих — замечательная актриса и коренная ленинградка, которая ни на что не променяет свой любимый город. Корреспондент «Труда-7» встретился с Алисой Бруновной после репетиции очередного спектакля в гримерке БДТ имени Товстоногова.
— Есть такое выражение — «питерский характер». Оно подразумевает сдержанность, интеллигентность, деликатность. Мне почему-то всегда казалось, что именно вы и есть идеальный питерский характер. А вы как думаете?
— (Смеется.) Ну, уж не мне об этом судить, это точно. Это только со стороны можно анализировать. Кстати, большинство ленинградцев, как мне кажется, ни за что не смогут сформулировать, что такое питерский характер. Думаю, это понятие придумано не ленинградцами, а москвичами. Ну и жителями других городов, которые приезжают в Питер.
Москва, как мне кажется, более расслабленный город. Недавно мой внук поехал учиться в Москву, и я спросила его: «Почему ты хочешь уехать из родного города? Чем тебе здесь плохо?» А он объяснил, что в Москве больше возможностей, горизонты шире. И, конечно, он прав. В последнее время мы все чаще оцениваем Питер уже не как вторую столицу, а как провинциальный город. Да, Питер всегда был более сдержанным и застенчивым городом, чем Москва.
— Вы могли бы сравнить Ленинград, который помнится вам по молодым годам, и нынешний Санкт-Петербург?
— Трудно анализировать. Ленинград какое-то время на протяжении моей жизни хранил особое достоинство в связи с тем, что пережил блокаду. Это сообщало людям уверенную гордость и скромность. Не зря же говорят: «Только тот, кто страдал, может умудриться душой». Это не мое изречение, но оно мне очень нравится. Город сознавал, какие муки он пережил, и поэтому был скромен и горд. А сейчас все изменилось. Москва шурует вперед на диких скоростях, а Питер пытается её догонять. Москва всегда была купеческим городом, и страсть к выколачиванию денег сохранилась в ней ещё с купеческих времен. А для Питера раньше это было нехарактерно:
— Вот вы сейчас удивились выбору внука, променявшего родной город на Москву. А вы сами навсегда исключили для себя возможность переехать из Питера? Вам, насколько я знаю, не раз предлагали перебраться в Москву, но вы всякий раз отвечали отказом. Почему?
— У меня слишком сентиментальное отношение к этому городу. Я в Питере дважды родилась. Первый раз — как биологическая единица, а второй раз — как выжившая во время блокады. Мы с семьей всю войну провели в Ленинграде, никуда не уезжая. Я должна была умереть по всем признакам, по всем обстоятельствам, но выкарабкалась чудом. Я пустила корни в этом городе навсегда. Да, мне на протяжении всей моей жизни многие московские театры предлагали перейти к ним. И "Современник" предлагал, и МХАТ. Это были вполне убедительные предложения, но мне дорог Питер.
— Вы часто гуляете по своему городу просто так?
— Сейчас совсем перестала гулять, хотя это очень грустно. Но мне просто некогда! А в молодости, конечно, гуляла много с друзьями и подругами. Весь Питер был исхожен вдоль и поперек. Мы с семьей жили в замечательном месте. Наш дом стоял на Мойке, прямо у Исаакиевской площади, и из нашего окна был виден собор. В этом доме мы пережили войну и блокаду.
— Ваш отец Бруно Фрейндлих был немцем. Коснулись ли его репрессии, когда началась война?
— К счастью, он эвакуировался с ТЮЗом в Ташкент раньше, чем из Ленинграда начали выселять немцев. Но многие родственники с папиной стороны очень пострадали. Папин брат с женой были арестованы — много позже мы узнали, что их расстреляли. Бабушка, тетушка, мои двоюродные братья и сестры — всем им пришлось уехать из Ленинграда. В детстве я не очень осознавала, что происходит, и стала что-то понимать только по мере взросления. Детей старались в семье не травмировать. А в школе меня, к счастью, никто не обижал из-за того, что я по отцу немка.
— Вы хорошо знаете свою родословную? Как ваши предки по папиной линии попали в Россию?
— Я познакомилась недавно с одной милой женщиной, которая занимается стародавними петербургскими фамилиями. Она многое раскопала в истории нашей семьи, хотя я и сама кое-что знала о Фрейндлихах и Зейтцах. Фрейндлихи — это по дедушкиной линии со стороны отца, а Зейтцы — по бабушкиной. Оказывается, Зейтцы попали в Россию ещё в екатерининские времена, а Фрейндлихи в конце XIX века. Петербургские немцы общались между собой очень тесно. Ходили в одни и те же церкви, учились в одних и тех же школах. В Питере вообще было много немцев, которые занимались всякими ремеслами.
— Вы сами знаете немецкий язык?
— Нет, совсем не знаю. Когда-то начинала его учить перед самой войной. У нас была учительница немецкого языка, её звали Адель. Но потом началась война, и уже было не до языка. И уж тем более не до немецкого!
— Мама у вас русская и поэтому с папой, разумеется, говорила по-русски. А вообще в семье говорили по-немецки?
— Да, бабушкино поколение говорило между собой по-немецки. Я до сих пор помню какие-то немецкие песенки, которые напевала моя бабушка, сидя за швейной машинкой.
— А швейная машинка наверняка была «Зингер»!
— А как же! Я сама на ней потом успела пошить в студенческие годы. Сочиняла себе всякие наряды.
— Так вы обладаете ещё и портняжными талантами?
— Не от хорошей жизни. Мы жили в такой бедности, что приходилось вечно что-то перешивать. Когда я была маленькая, мама перешивала для меня свои старые платья. А потом я подросла и сама стала заниматься тем же самым.
— Вы росли в театральной семье. Какое у вас самое первое театральное впечатление?
— Я успела получить эти впечатления ещё до войны. Когда началась война, мне было всего шесть лет, но этому предшествовало два-три года уже вполне сознательных. Мне было три года, когда я впервые попала на дипломные спектакли маминой сестры и её мужа. Они оканчивали консерваторию, и это была опера. Меня взяли в театр просто потому, что не с кем было оставить. Конечно, я ничего не поняла, но потом несколько дней, как мне рассказывали родители, ходила и напевала какие-то мелодии из этой оперы. А вообще я в детстве очень любила играть в театр. Тайком от мамы наряжалась в её платья, когда её не было дома. Надевала её туфли на каблуках, и вся нога уходила туда (смеется).
— Кого изображали?
— Ой, я уже не помню. Ну кого может изображать маленькая девочка? Наверняка фей и принцесс.
— Говорят, вы подумывали о том, чтобы пойти в балет.
— Не совсем так. О балете действительно были мечты. Но когда подросла, то подумывала скорее о консерватории. Голос у меня был в порядке, да и слух был абсолютным. В общем, был момент, когда я не знала, в какую сторону рвануть, в музыкальную или театральную. От поступления в консерваторию меня остановило только то, что не было начального музыкального образования. Да и когда я его могла получить?
Война же была: Хотя инструмент в доме у нас был благодаря моим музыкальным тетушке с дядюшкой. Так что на рояле я имела возможность заниматься. Но для того чтобы поступить в консерваторию, нужно было вначале пройти хотя бы два года подготовки, чтобы получить музыкальный диплом. Но мне было невтерпеж, и я пошла в театральный. К счастью, моя страсть к музыке и пению потом очень поспособствовала мне в профессии.
— Бытует мнение, что у многих талантливых людей плохой характер. Дескать, они слишком требовательны к себе и поэтому слишком придирчивы и к окружающим. А вы какая?
— Всякая. Бываю и спокойная, и раздражительная. У меня с характером все не так уж гладко. Но я думаю, что есть ряд вещей, которые следует пропускать мимо ушей. Себе дороже выйдет. Скандалить — это очень утомительное дело.
— Что в последнее время вас больше всего огорчает?
— Больше всего злит телевидение, хотя я понимаю, что я здесь не одинока (смеется). А если серьезно, то знаете, что меня больше всего раздражает? В абсолютно всех аспектах жизни, начиная с театра и заканчивая водопроводчиком, я наблюдаю катастрофическую потерю профессионального уровня.
— А в чем причина?
— Не берусь сказать. Может быть, дело в том, что раньше не жили так торопливо, как сейчас? Когда ты живешь в постоянной спешке и много суетишься, у тебя гораздо меньше возможностей что-то усвоить. Я вижу, что вокруг стали плохо учить и плохо учиться. У меня подрастают внуки, и я это вижу по ним. Кроме того, я имею возможность наблюдать молодежь из театральных вузов. Есть очень талантливые ребята, но они не владеют ремеслом в той мере, в какой владели мы. А ведь талант далеко не всегда придет на помощь. Бывают ситуации, когда можно спастись лишь при помощи ремесла. Ремесло дает тебе такой уровень владения профессией, что ты можешь никогда не опускаться ниже какого-то пристойного уровня. А талант без ремесла, к сожалению, очень быстро улетучивается, как эфир.
— Но почему вы сами не учите студентов?
— Это, конечно, благородная миссия. Но я осознаю, что второй жизни мне уже не дадут, и поэтому я хотела бы максимально сделать все то, на что я способна, в профессии актрисы. Мне кажется, преподавать в театральном вузе надо, не отрываясь ни на что стороннее. Я помню, что, когда мы учились, самыми лучшими педагогами были те, кто занимался только педагогикой.
— В общем, воспитанием подрастающего театрального поколения вы заниматься не хотите: А внукам своим много внимания уделяете?
— К сожалению, нет. Наверное, я неправильная бабушка.
"Труд-7" / 03.12.2009 /
