Алиса Фрейндлих, или Безграничность
У петербуржцев есть... даже не знание, но ощущение: вместе с ними в огромном городе живет маленькая хрупкая женщина, которая притом не менее драгоценна, чем прославленные музеи и дворцы. Дмитрий Циликин тоже это чувствует.
Имею честь сопровождать ее в Мариинский театр на «Жизель», которую дают в бенефис Дианы Вишневой. И пока мы идем от директорского подъезда до царской ложи, становлюсь свидетелем ее славы. Слава эта особенная, беспримерная — как единственна сама Алиса. Немолодые строгие капельдинерши (хотя у них своих, местных звезд предостаточно) расцветают, увидев ее, чуть не опрометью бросаются куда-то пристраивать белые розы, которые Алиса Бруновна принесла Диане. Интеллигентного вида зрительницы смущенно-восхищенно восклицают: «Здравствуйте, вы наша любимая актриса». Какая-то экзальтированная особа и вовсе хватает ее за руки и выдыхает: «За Алисочку хоть подержаться!» Даже на железобетонном лице охранника появляется нечто человеческое.
В этих завихрениях вокруг нее — ни капли обывательского кайфа людей «из публики» видеть знаменитость наяву и рядом. Нет, ее действительно любят. Не просто как актрису. Евгений Калмановский, автор вышедшей пятнадцать лет назад книги «Алиса Фрейндлих», заключительную ее главу назвал «Вместе с нами, выше нас». Это очень точное определение места Алисы в жизни современников. Она — не дива из высшего недоступного мира, она всегда рассказывает про переживаемое каждым, внятное всем. Но она — еще и весть о том, что человек может быть прекрасен.
Фрейндлих утверждает это каждым своим поступком и в частной, и в профессиональной жизни. В 83-м ей пришлось уйти из Театра Ленсовета, где она сыграла свои великие роли, — кто их видел, до сих пор хранит эти воспоминания как самые редкие и счастливые подарки своей зрительской судьбы. В БДТ же ее уникальные возможности использовали хорошо если на четверть. Но — ни единого упрека, ни слова укоризны. Все знали, что в декабре 2004-го у Алисы Бруновны круглая дата, однако в Большом драматическом никакой репертуарной новинки по этому случаю не запланировали. А вот Театр Ленсовета предложил ей пьесу Эрика-Эммануила Шмитта «Оскар и Розовая дама» — и Алиса согласилась. И отмечала юбилей премьерой. Которая стала ее триумфом, возвращением-возрождением настоящей Алисы, тем более удивительным, что случилось оно через двадцать лет существования Алисы, скажем так, не до конца настоящей.
Десятилетний Оскар умирает от лейкемии, Розовая дама — его больничная сиделка. Она уговаривает мальчика писать письма Богу, пьеса и есть эти письма. Их Розовая дама (которую Оскар переименовал в Розовую маму) читает уже после смерти своего маленького друга. Фрейндлих на сцене одна, она изображает и ее, и его, и всех остальных персонажей — соседей по детской клинике, врачей, родителей. И снова творятся театральные чудеса, на которые способна только Алиса. Она играет сверхвиртуозно, для смены краски, эмоционального тона ей, кажется, вообще не нужно времени, эти преображения практически мгновенны. Притом — с такой проникновенностью, что слезы у вас текут сами...
- Вы верите в «духов жилища»?
- Конечно, верю. Ведь на сцене и в зале копится эмоциональная энергия. Вообще все в мире замешано на энергии. Ни одна мысль, ни одно слово никуда не исчезают, все суммируется в эфире и потом, если человек умеет настроить свою антенну, энергия к нему возвращается. Я давно вынашиваю одну крамольную мысль, которую стесняюсь произнести вслух... Может, для кого-то она и не новость, но я это нигде не вычитала, а просто почувствовала. Мне кажется, что и Бог — энергетическая субстанция.
- В «Оскаре» гении места помогли?
- Наверное. Я ведь до последнего была уверена, что это абсолютно провальная затея. Внутри себя я понимала, как надо играть, но боялась, что мне не хватит чисто физических сил, чтобы все это... обогреть. И я еще ни разу не сыграла спектакль в полной мере, не взяла всю дистанцию от и до. Если первый акт удастся, на второй меня уже не хватает, а если в первом никак не вскочить в седло — удается во втором.
- 2 декабря вы играли премьеру «Оскара», 8-го, на чествовании в БДТ, — второй акт «Калифорнийской сюиты», бродвейской коммерческой пьесы Нила Саймона, и я, честно признаться, с трудом верил, что это — одна и та же актриса. У вас существует внутренняя иерархия ролей, или они по-разному, но все важны и дороги?
- Даже в маленькой роли не хочется ляпнуться. Другое дело, что одна роль требует больше физических усилий, а другая — эмоциональных, душевных. В «Калифорнийской сюите» мы с Олегом Басилашвили играем в трех актах по три роли, в антракте надо переодеться, перегримироваться, перестроиться на другой характер. Так что после спектакля мы оба совершенно измочалены. А в «Оскаре» затраты другого порядка... Он у меня послезавтра, а я уже сейчас вибрирую от страха. Тем более он не шел двадцать дней, и мне кажется, что все выветрилось, утекло.
Такого актерского универсализма, кажется, не было со времен Шекспира. В «Глобусе» один мальчик играл Гонерилью, Дездемону, Офелию и крестьянку Фебу, а другой — Оливию, Титанию и мамашу Капулетти. А Фрейндлих только в шекспировских пьесах была Джульеттой, Катариной в «Укрощении строптивой», леди Макбет и шутом Фесте из «Двенадцатой ночи». (Услышав сравнение с актерами «Глобуса», Алиса Бруновна немедленно откликается: «Как сейчас помню...»)
- Вам под силу сыграть все: женщин, мужчин, старух, детей, красоту, убожество. И понятно, что любое новое создание Алисы Фрейндлих будет встречено как минимум с заинтересованным вниманием. Чего вы себе не можете позволить?
- Естественно, я не решусь на роль, которую хоть и знаю, как играть, но не могу в силу возраста. Вот сейчас для меня мука — выходить на сцену в «Коварстве и любви». Я в три раза старше героини! А теперь еще везде пропечатали «70» — и мне кажется, у зрителей при виде меня в мозгу сразу возникают эти цифры. Я прошусь с роли леди Мильфорд уже лет пять, но все время говорят: вот отыграем каникулы, вот съездим на гастроли, и тогда снимем спектакль. А он все идет... И Оскара я позволила себе только потому, что это как бы его отражение в сознании Розовой мамы. Я не играю ребенка буквально, просто моя экстравагантная Розовая мама обладает достаточным воображением, чтобы, читая письмо, вспомнить мальчика. Если не создать его облик, его приспособления, не будут убедительными ход его рассуждений, его мысли, открытия. Но, думаю, это извинительно, потому что как бы увидено глазами старой женщины.
- Для вас еще остались какие-то профессиональные трудности и тайны?
- Мне кажется, про профессию я знаю все очень хорошо. Но зато в молодости, когда не владела ею, как сегодня, я была более непосредственна. Помню, в Театре Комиссаржевской, где я начинала, в спектакле «Время любить» моя героиня что-то врала собеседнику: мол, папа у меня замминистра, у него «Волга». И вот однажды в этот момент я взяла с диванчика подушку, стала ее вертеть, отогнула чехол, а там оказалась голубая подкладка. И вдруг я говорю: «У него «Волга»... голубая!» И сорвала аплодисменты. Аплодисменты на репризу или, как в старом театре, на уход недорого стоят. А вот на импровизацию — дорого. Такие моменты сейчас случаются все реже. Это как сообщающиеся сосуды: опыта больше, а непосредственности меньше.
- В «Оскаре» вы не только не «подаете» ни одной шутки (они, несмотря на трагический сюжет, есть в пьесе), но явно сознательно не оставляете зрителю пауз для одобрительной реакции. И вообще навязываете ему очень строгий, предельно серьезный способ общения, совсем не такой, к какому публика привыкла на той же «Калифорнийской сюите». Нет ли в этом протеста против нынешнего увеселительного статуса театра, ставшего частью индустрии развлечений?
- Да, конечно есть. Меня сразу поразила эта... даже пьесой назвать нельзя — литературное произведение. Оно идет не в ногу со временем, когда вся рота идет в ногу. Но должна вам сказать, что зрительская масса очень упряма. Одни мои знакомые хотели попасть на «Оскара», билетов в театральной кассе не было, и они спросили, всегда ли так. А кассир ответила: нет, интерес постепенно спадает. Люди говорят: ой, мы слышали, что это тяжелый спектакль, а нам бы лучше комедию. Не знаю, может быть, он будет жить, только пока не иссякнет публика, которая ходит и в филармонию. Хотя я думала, что придут в основном те, кто помнит тот, старый Театр Ленсовета, однако в зале довольно много молодых, так что дело, может быть, и небезнадежно. Раньше мне часто писали, что после того, как побывали в театре, захотелось стать лучше... и все такое. Такие письма приходят и сейчас, но все же это отдельные голоса. Хорового пения не наблюдается.
...А мне захотелось стать лучше даже не после спектакля, а после одного-единственного эпизода в общении с Алисой Бруновной. Она — дочь знаменитого актера Александринского театра Бруно Фрейндлиха от первого брака. Перед войной Бруно Артурович ушел из семьи, женился снова, родилась вторая дочь Ирина. Но Ира до тринадцати лет не знала, что у нее есть старшая сестра, а познакомились они только после смерти Ириной мамы. Алиса встречалась с отцом потихоньку, за кулисами, иногда они гуляли вместе. А когда пришла пора поступать в институт, и выбор пал на театральный, Мария Призван-Соколова, актриса БДТ, которая вела кружок во Дворце пионеров, где занималась Алиса, попросила Бруно Артуровича позвонить в приемную комиссию, чтобы на дочь обратили внимание. Он ответил: «Не ставьте меня в неловкое положение, я не знаю ее способностей в той мере, чтобы рекомендовать».
В прошлом году исполнялось 95 лет со дня рождения Бруно Фрейндлиха, и я сделал двойное интервью: обе его дочери рассказывали об отце. Отнес Алисе Бруновне текст на сверку.
- Обязательно надо исправить одно место. Там, где Мария Александровна звонит папе и говорит: «Бруно Артурович, у вас такая невзрачная дочка, но она, с моей точки зрения, девочка талантливая...» и так далее.
- Да, вы так сказали.
- Я сказала глупость! Мария Александровна была такой интеллигентный воспитанный человек, она ни в коем случае не могла отцу про дочь сказать «невзрачная». Давайте напишем «незаметная».
Любой журналист не раз сталкивался с павлиньим желанием звезд приукрасить себя в тексте, выставить в лучшем свете, придать себе значительности и веса. Фрейндлих в большом интервью поправила одно-единственное слово в диалоге, случившемся полвека назад, — потому что оно могло бросить хоть малейшую тень на ее давно покойного педагога!
Несомненно, ее нынешняя поразительная творческая форма — следствие достойной благородной жизни. Бог («энергетическая субстанция») дает тем, кто развил, усовершенствовал свой дух и притом сберег душу. Впрочем, поразительна и ее физическая форма — на юбилее в БДТ она была ослепительно хороша.
- Туалет, в котором вы были в тот вечер, — откуда?
- Ой, это сборная солянка. Конечно, следовало что-то сшить, но непрерывно шли репетиции «Оскара», и не было времени ни на какие примерки. Тогда моя дочь Варя в единственный свободный вечер посадила меня в машину и повезла по магазинам. А на меня ведь невозможно ничего купить: абсолютно нестандартная фигура, рост маленький, за границей я покупаю вещи в отделах petit, и все равно потом приходится тут срезать, тут укоротить, приподнять, опустить. Мы объездили множество бутиков, но везде или велико, или слишком блестяще, вышито, пестро и с перьями. Сейчас у нас такая китчевая мода, излишняя елочность. И вдруг нашли эту блузку, которая мне сразу понравилась. А брюки — из поэтического спектакля «Гори, гори, моя звезда», где я к ним надеваю эдакий фрачок. Но брюки черные, блуза черная — совсем ворона. И тут в каком-то журнале попалась фотография: Николь Кидман с цепочками на поясе. У меня как раз были три серебряные цепочки, я их так же и прицепила. И еще мы придумали галстук, Варя долго искала на него какую-нибудь блескучую ящерку, чтобы оживить эту черноту.
- Ваш рост, должно быть, польстил президенту?
- По-моему, он своего роста не стесняется, у него нет этого комплекса, мне кажется. Когда он вошел, я специально пристально посмотрела: на нем обычные туфли или какие-то особенные, на больших каблуках. Нет, обыкновенные башмаки. И вообще он чувствовал себя очень свободно, я была менее свободна, чем он.
Еще бы! Бруно Фрейндлиху всегда, даже в молодости, необходимо было между репетицией и спектаклем часок поспать. Не только чтобы отдохнуть, а, как говорит Алиса Бруновна, чтобы создать иллюзию нового дня. И она всю жизнь ведет себя так же — «это у меня от папы».
Путин прилетел в Петербург открывать новый мост, потом отправился домой к Фрейндлих поздравить ее с прошедшим днем рождения. А у нее в этот день был спектакль — «Оскар и Розовая дама» шел в третий раз. Пришлось нарушить распорядок, которому она следует 47 лет своей сценической карьеры: с утра в ее квартире в старом доме на улице Рубинштейна — президентская охрана, днем — сам президент с шампанским. Он тогда сказал про губернатора Матвиенко: «Валентина Ивановна тоже хотела приехать, но не успела — ей надо переодеться. Хотя я думаю, ей просто стыдно было бы увидеть ваш подъезд». Это показали все телеканалы. Через несколько дней на лестнице объявились тетки с валиками и замазали все кошмарной «салатовой» краской, какой прежде декорировали отделения милиции и вытрезвители (видимо, ее стратегические запасы неиссякаемы). «Стены покрасили, зато пол заляпали», — смеется Алиса Бруновна.
...Одной из лучших ее ролей в Театре Ленсовета была Альдонса в «Дульсинее Тобосской». Там, помнится, имелась такая песня: «Века сменяются и нравы, / Но было так и будет так: / В лучах чужой бессмертной славы / Погреться каждый не дурак». Кстати, на «Оскара» Путин не пошел — случились более важные дела, чем спектакль великой актрисы.
- Что может заставить вас покинуть сцену?
- Наверное, этот момент уже не за горами. Меня всегда слушалась память, моя голова — настолько, насколько это дано отродясь. А сейчас порой хочу сформулировать мысль, а слова куда-то в панике разбегаются. Когда физически я перестану подчиняться собственной воле... Главное — это почувствовать. Я и Варе говорю: забудь, пожалуйста, что я твоя мама, и будь моим зеркальцем, чтобы вовремя сказать: «Вот тут тебе пора остановиться».
- Алиса Бруновна, сейчас на всевозможных сайтах знакомств ищущим пару предлагают заполнить анкету: «Моя музыка», «Любимая еда», «Что буду делать в свободное время» «Какую книгу сейчас читаю» и т. д. Из этих ответов должен сложиться автопортрет. Спрашивают там и о любимых актерах. Из российских актрис чаше всего встречаются фамилии Раневской и ваша. Как вы думаете, человек, который пишет в этой графе «Алиса Фрейндлих», что тем самым о себе рассказывает?
- Хм... Затрудняюсь ответить на этот вопрос. Ей-богу, не знаю. Получается, что я должна оценить самое себя, но я не могу давать себе какие-то оценки, не мне о себе судить. А потом, я ведь себя до конца не знаю — и не могу сказать, что хочу узнать до конца. Мне интересно себя открывать. Пока еще интересно.
Дмитрий Циликин
«Vogue», 2006, май
Искусные спутницы, которые доставят тебе непередаваемое удовольствие, ждут тебя на https://zhuk.indi-hub.com.
