Актриса, которая не хочет идти по равнине
Известно, что последние лет десять Алиса Фрейндлих не дает интервью. Не хочет повторяться, не считает, что в ее жизни происходит что—то новое. «Вот сыграю леди Макбет» — такова отговорка, в которой, конечно, есть своя логика.И все же есть у нас в архиве одно давнее выступление Алисы Фрейндлих, до сих пор не опубликованное. Актриса принимала участие в конференции, посвященной творчеству Г. А. Товстоногова. И пока равнина в жизни Фрейндлих не перейдет в покорение новых вершин, предлагаем вашему вниманию этот текст.
«Несмотря на то, что я проработала в Большом Драматическом восемь лет, я всё еще Пришелец... Хотя 22 года в Театре Ленсовета и 8 в БДТ — это почти одно и то же. Потому что тогда это было движение в гору — я имею в виду возрастной этап своей жизни, а сейчас под гору. А под гору, как известно, скорость быстрее — год за два, а то и за три...
Пришелец-то я пришелец, но каждый человек, который приходит в труппу, естественно, приходит и оценивает все заново. Конечно, работая в других театрах, я знала, как там всегда равнялись на БДТ. Он всегда был эталоном ТЕАТРА. Это сообщает жизненные силы, вызывает потребность равняться на него, стремиться и держать какой-то уровень. Порой из-за нелепых амбиций мы могли не соглашаться с этим, но все равно БДТ оставался эталоном.
Когда я пришла в Большой драматический, Георгий Александрович видел меня только один-единственный раз в театре — в «Пигмалионе». А так в основном слухи и разговоры — где-то мелькнула я на экране, что-то где-то говорили... Для человека профессионального достаточно одного мгновения, чтобы оценить — нужен тебе этот актер или не нужен, вписывается или не вписывается в труппу. Тогда осталось ощущение, что вроде бы методологически я вписываюсь и, возможно, небесполезна была бы в труппе, но то, что я несла на себе репертуар Театра Ленсовета, и слухи о моем «звездизме» (чего я сама не признаю), явно помешали.
Мы никогда с ним не говорили о том, почему я хочу перейти в БДТ. Мне хотелось начать все сначала. Я почувствовала, что в жизни началась равнина, по которой мне идти неинтересно. Не вверх, не вниз, а такая равнина, по которой топаешь и топаешь, а тропинка все не кончается, и нет ни одного пригорка и ни одного спуска. И мне нужно было ощущение новизны, ощущение первопрохождения. Никогда мы об этом не говорили, но он сам это ощутил, понял, вычислил.
Когда я пришла в театр, Товстоногов дал мне крохотный эпизод в спектакле «Смерть Тарелкина». Просто проститутка в компании поющих и танцующих канкан проституток. Мне это нужно было! Больше того, даже Люся Макарова пала жертвой этого педагогического приема, он и ее назначил на роль проститутки. И вот мы, тряся своими званиями, репетировали. Должна сказать, что мы это делали с большим увлечением — музыка хорошая, репетиции интересные... И когда прошло достаточно много времени, дело двигалось к премьере, он меня подозвал в зале к себе и говорит: «Ну что, Алиса, мы не будем стрелять из пушки по воробьям, идите с миром. Мне надо было, чтобы вы органично и спокойно вошли в труппу. Сейчас вы уже успокоились, с кем-то подружились. Вы с Люсей свободны». И отпустил. Это был чисто педагогический, и мудрый, и тонкий ход. Он дорожил ансамблевостью труппы...
Еще хочу сказать, что в более бережных режиссерских руках я за свою долгую творческую жизнь не была. Хотя работала с талантливым режиссером Игорем Петровичем Владимировым.
Я замечала, что режиссеры не очень часто идут на то, чтобы приглашать актеров в соавторы. Георгий Александрович исповедовал это. Никогда здесь не бывало того, что со мной довольно часто происходило и в театре, и в кино, — рождается идея, начинаешь режиссеру говорить, а он: «Нет-нет, это все не так, нет-нет-нет, это ошибка». И вдруг через два дня он излагает твою мысль своими словами как только что рожденную. Никогда Товстоногов не позволял себе ничего подобного. У него на голове прочно сидела корона, и он не боялся, что она покосится или, не дай Бог, упадет... Он всегда пробовал предложенное актером, ему казалось, что это раскрепощает, открывает в известном человеке что-то новое...
Он был садовником. Я набрела на эту формулу, и мне кажется, что она очень точна, — он выращивал из зернышка, а потом смотрел, как оно произрастает. Если видел что-то не так, очень бережно и любовно поправлял...
