А доверчивость подрастаяла со временем
На улице стоял мороз. В зале было теплее, но ненамного. Со сцены тянуло могильным холодом. Актер со снежной розой в петлице картинно затягивался сигаретой, стиснув ее посиневшими пальцами. И эта красноватая синева резко диссонировала с черно-белой гаммой сценографического решения, что явно шло вразрез с замыслом. Зато лыжный свитер провинциального критика, устроившегося подальше от первого ряда, красиво гармонировал с тонкими шелками, в которые была облачена главная героиня. (Разумеется, окажись они рядом.) Призвав всю мощь своего таланта, актриса пыталась унять дрожь воспоминаниями о горячем чае, заботливо согретом за кулисами на допотопной электроплитке.
В Русском культурном центре давали спектакль Романа Виктюка "Осенние скрипки" с Алисой Фрейндлих в главной роли.
Замечательной актрисе фантастически повезло: все вокруг на этих гастролях, вплоть до разрухи в отеле, именуемой ремонтом, носило признаки родного города блокадных времен. И генералы от местного бизнеса на банкете, устроенном в ее честь, так истошно клялись ей в любви, будто вынесли это чувство из нелегких боев, что, видимо, где-то соответствовало истине. Тронутая пламенным накалом признаний, актриса вежливо поблагодарила и припомнила анекдот о парфюмере, которому после изнурительного рабочего дня захотелось усладить свой нюх ароматами совсем иного рода.
На следующий день мороз спал. И о пережитых испытаниях, впрочем, вполне традиционных и составляющих частицу актерского счастья, напоминала лишь легкая простуда.
С актрисой Алисой Фрейндлих беседует Элла АГРАНОВСКАЯ.
- А знаете, что о вас говорит Роман Григорьевич Виктюк? Он сказал, что вся труппа была потрясена вашим поведением.
- Интересно.
- Очень интересно. Казалось бы, известная актриса, прима, могла бы себе позволить. А вела себя на репетициях, как самая прилежная ученица. Это суть вашей натуры, это роль или вам просто было интересно с Романом Григорьевичем?
- Прежде всего, это моя первая встреча с ним. У Романа Григорьевича особый театральный метод, поэтому мне хотелось соответствовать. И сначала я была безумно робка. Пока не поняла, как он работает, что ему нужно и что он ждет, до тех пор была, как белый листик. А потом потихонечку, карандашиком начала что-то на этом листике рисовать, и к концу репетиций мы уже настолько понимали друг друга, что сейчас, когда спектакль готов, очень скучаю по репетициям. Такие они были замечательные.
- У Романа Григорьевича вообще потрясающие репетиции. Это отдельный спектакль.
- Это действительно отдельный спектакль. Мне иногда кажется, что он сам репетицию любит больше, чем спектакль. Очень легко выходит из себя, причем совершенно безудержно, но надо хорошо его знать, чтобы понимать, что это только на секунду, и через мгновение он закричит из зала: "Гениально! Гениально!" Такие вот вещи актеру очень важно слышать, чтобы в себе ощутить какую-то уверенность. Очень хорошо он знает актерскую психологию.
- Алиса Бруновна, что он вам сказал, когда приглашал к себе в спектакль? Какие слова произнес?
- Ничего такого особенного не говорил, просто раскрыл пьесу и прочитал ее. И по тому, как он прочитал, я поняла, что в этой пьесе есть что-то такое, чем я могу питать свою душу.
- Вспоминая расхожее выражение "актеры, как дети", хотелось бы поинтересоваться: вы — дети?
- Давайте договаривать до конца: сукины дети. Но в общем, считаю, что если человеку удается сохранить детство по жизни, это счастье. Ведь что есть детство? Способность изумляться, удивляться, восхищаться. Если это качество сохраняется на долгие годы, можно считать, что жизнь прожита счастливо и красиво. А актеры просто обязаны быть детьми. И те, кто умудряется сберечь в себе детские свойства — подвижное воображение, способность живо реагировать, — как раз и обладают необходимыми качествами профессии.
- Вы сохранили доверчивость?
- Думаю, она подрастаяла немножко с течением времени. Потому что была в своей жизни и предана, и обманута. Но, по-моему, никто не может похвастаться тем, что его никогда не обманывали и не предавали. А доверчивость ведь истаивает от таких вещей.
- Так обидно становится, когда слышишь: меня предавали.
- Может, иногда и невольно. Необязательно, чтобы это была чья-то сознательная акция. Ведь у каждой правды есть две стороны: то, что для одного человека истина, для другого прямо противоположное, то, что для кого-то благо, для кого-то грех. Здесь есть своя диалектика.
- Когда-то я посмотрела в вашем нынешнем театре "Мещан", увидела горьковского Бессеменова с его знаменитым "Две правды!" и сначала подумала, движимая пионерским сознанием: не бывает двух правд. Но на сцене был замечательный Евгений Лебедев, и он заставил поверить: бывает.
- Бывает, увы. Бывает. Сама по себе правда, может, она и одна, но кто арбитр? Кто определит, что именно она и есть правда? Это очень сложно.
- В свое время вы ушли из Театра Ленсовета в Большой драматический, и мне тогда показалось, что в какой-то мере это крушение — и Театра Ленсовета, и, может, ваших каких-то актерских надежд, связанных с ним. Мне это показалось?
- Не знаю. Может, в какой-то степени и так. Но это было закономерно, потому что я ушла в ту пору, когда наш театр начал испытывать какую-то творческую аритмию.
- А БДТ разве нет?
- И тот тоже, да. Но я с Георгием Александровичем Товстоноговым еще не работала. Я думала, что это ощущение какой-то новизны, внутреннего экзамена, и меня взбудоражит, что в нем заложен какой-то стимулирующий момент. И мы с Георгием Александровичем очень лихо начали сотрудничать. Он мне сказал: "Алиса, у меня такое ощущение, что мы с вами тридцать лет работаем, такое у нас понимание". И у меня было такое же ощущение. Возможно, потому, что мы очень давно присматривались друг к другу, испытывая взаимный творческий интерес, и возникло чувство, что мы давно работаем вместе. Но, к сожалению, я пришла так поздно, когда Георгий Александрович уже хворал и сил у него было меньше, и так мы мало успели поработать. Безумно мало.
- А у меня было такое ощущение, что вы пришли спасать театр, но поздно.
- Такой задачи у меня, конечно, не было. И не дай Бог было произнести это вслух. Большой драматический так долго был лидером, во всяком случае в Питере, я бы даже сказала, и в России, что он очень долго привыкал к ощущению некоторого движения вверх по лестнице, ведущей вниз. Они не сознавали этого, конечно. Может, только подсознательно. Ведь когда Театр Ленсовета был в абсолютном порядке, когда он переживал свое звездное пятилетие и на наши спектакли невозможно было попасть, тогда из БДТ слышались ревнивые возгласы. А критика, которая была настроена на волну БДТ, даже клевала Театр Ленсовета. Меж тем публика была в восторге от наших мюзиклов, которые мы начали ставить первыми. А нас обвиняли в том, что мы работаем на кассу.
- Да что же в этом плохого!
- Не знаю, что плохого. Но тогда это казалось ругательным. Тогда считалось, что это плохо. Но для зрителя, вы же знаете, никаких авторитетов не существует: ему или нравится, или не нравится. Он, как говорится, голосует ногами: идет или не идет. А вот официального признания все равно не было, нас никогда не выпустили за рубеж, и это было несправедливо. И театр стал немного качаться.
- Когда вы уходили от Владимирова к Товстоногову, вам в душе хотелось показать...
- Нет, я ничего никому не хотела ни показывать, ни доказывать. Я понимала, что театру была бы какая-то польза от моего присутствия. Но у меня ведь тоже только одна жизнь, другой не будет, и мне хотелось начать сначала.
- Чем вы сейчас живете, помимо театра? Многие ваши коллеги нынче склонны бывать на различных приемах, светских раутах. А вы?
- Я не люблю тусовок. Действительно, не люблю. Мне присылают в театр приглашения, на роскошной бумаге, с золотом, с гербами, черт знает с чем. На рауты, на презентации, на балы, приемы. Я никуда не хожу. Потому что не люблю тусовок. Гораздо больше люблю, когда за столом дома собираются несколько человек, не слишком много, чтобы без суеты и чтобы была возможность интересного разговора, шуток и какого-то общения. Ведь институт общения стал умирать: люди боятся вечером ходить поздно. Я зову кого-то к себе и слышу в ответ: "Миленькая, ну, как я доберусь потом домой? Ну, как?" Я начинаю напрягать дочку, чтобы отвезла и привезла.
- Помню, вы приезжали с дочкой в Таллинн. Такое прелестное юное создание.
- А сейчас у нее уже двое собственных детей, и у меня уже двое внуков: Никитке пять лет и Анечке три года. Они очень смешные, симпатичные, забавные, я их обожаю. Но мало времени могу им уделить, очень мало. Их наблюдать так здорово! Вот где настоящая школа для актера — наблюдать детей, вслушиваться, впитывать...
Телевизионную версию этой беседы вы увидите в программе "Короткие встречи" на Канале 2. Следите за эфиром!
